Затворник из горной твердыни [= Человек в высоком замке] - Филип Дик

— От меня, естественно, хотят отмахнуться, — произнес он, обращаясь к застывшему в ожидании у другого телефона генералу Тедеки и шагающему по кабинету мистеру Бейнсу.

Наконец снова раздался голос служащего.

— Извините, что заставил вас ждать, мистер Тагоми.

— Вовсе нет.

— Консул на совещании. Однако…

Тагоми положил трубку.

— Напрасная трата сил, это самое мягкое, что можно сказать, — сказал он, испытывая неловкость. Кому еще позвонить? Токкока уже проинформирована, так же, как и расквартированная у самой воды в порту военная полиция. Туда звонить уже не имеет смысла. Вызвать непосредственно Берлин? Рейхсканцлера Геббельса? Имперский военный аэродром в Напа с просьбой, чтобы выручили с воздуха?

— Я позвоню шефу СД герру Краусу фон Мееру, — решил он вслух, — и стану жаловаться в самых разных выражениях. В самых напыщенных, с оскорбительными выпадами. — Он начал набирать номер официально — мягко говоря — зарегистрированного в сан-францисском телефонном справочнике, как «Дежурное помещение охраны ценных грузов терминала „Люфтганзы“ в аэропорту».

Пока в трубке раздавались продолжительные гудки, Тагоми произнес:

— Буду браниться на самых высоких исторических нотах.

— Желаю хорошего представления, — улыбаясь, сказал генерал Тедеки.

В трубке раздался типичный немецкий грубоватый говор:

— Кто это? — голос, в еще большей степени не терпящий каких-либо шуток. Но Тагоми решил не отступать. — Ну, что там у вас? — требовательно вопрошал голос.

— Я приказываю, — закричал в трубку Тагоми, — арестовать и отдать под суд вашу банду головорезов и дегенератов, которые настолько обезумели, превратившись в белокурое зверье — берсерков, что это уже не поддается никакому описанию! Вы разве меня не узнаете, КЕРЛ! Это мистер Тагоми, Советник имперского правительства! Даю вам пять секунд, после чего, плевать мне на все законы, приказываю штурмовым группам морской пехоты начинать резню с применением огнеметов и фосфорных гранат. Какой позор для народа, который хочет называть себя цивилизованным!

На другом конце линии эсдешный чернорабочий-поденщик стал от волнения исходить слюной.

Тагоми подмигнул Бейнсу.

— …нам ничего неизвестно об этом, — отнекивался незадачливый лакей СД.

— Лжец! — завопил Тагоми. — Тогда у нас нет выбора! — он швырнул трубку. — Это, сами понимаете, всего лишь жест, — пояснил он Бейнсу и генералу Тедеки. — Но в любом случае, вреда от него не будет. Всегда имеется некоторая вероятность того, что даже у СД могут не выдержать нервы.

В этот момент начавший говорить по своему телефону генерал Тедеки тут же положил трубку.

Двери широко распахнулись и появились двое здоровенных белых с пистолетами, оборудованными глушителями. Глазами они искали Бейнса.

— Да ист эр [он здесь (нем.)], - крикнул один из них, и они бросились к мистеру Бейнсу.

Не поднимаясь из-за стола, Тагоми прицелился из своего древнего коллекционного Кольта-44 и нажал на спуск. Один из людей СД рухнул на пол Другой мгновенно направил пистолет на Тагоми и выстрелил.

Тагоми не услышал звук выстрела, только увидел тонкий шлейф дыма из дула и услышал свист пронесшейся рядом пули. С затмевающей всякие рекорды скоростью он оттягивал курок неавтоматического, рассчитанного только на одиночные выстрелы, Кольта-44, стреляя из него снова и снова.

Челюсть человека из СД разлетелась на куски. Взлетели в воздух частицы кости и тканей, осколки зубов. Попал прямо в рот, понял Тагоми. Страшное место, особенно если пуля на взлете. В глазах штурмовика из СД, оставшегося без челюсти, все еще теплилась жизнь, какая-то ее частица. Он все еще видит меня, подумал Тагоми. Затем глаза потеряли блеск, и штурмовик повалился вниз, выпустив из рук пистолет и издавая какие-то нечеловеческие клокочущие звуки.

— Мне дурно, — взмолился Тагоми.

В открытом дверном проеме других штурмовиков не было видно.

— Неверное, это все, — после некоторой паузы произнес генерал Тедеки.

Тагоми, всецело поглощенный обременительной трехминутной перезарядкой кольта сделал остановку, чтобы нажать на кнопку настольного интеркома.

— Немедленно пришлите медицинскую помощь, — распорядился он. — Здесь раненый бандит.

Ответа не последовало, только шум.

Наклонившись, мистер Бейнс подобрал пистолеты немцев. Один из них он передал генералу, другой оставил у себя.

— Теперь мы сможем их просто косить, — заметил Тагоми, занимая прежнюю позицию с Кольтом-44 в руке. — Грозный триумвират собрался в этом кабинете.

В коридоре раздался громкий голос:

— Германские хулиганы, сдавайтесь!

— О них уже позаботились, — отозвался Тагоми. — Лежат или мертвые или умирающие. Заходите и проверьте на месте.

Появилась группа служащих здания «Ниппон Таймс Билдинг», некоторые из них несли в руках топоры, ружья и гранаты со слезоточивым газом.

— Скандальное дело, — произнес Тагоми. — Правительству ТША в Сакраменто могло бы без колебаний объявить войну Рейху. — Он разрядил револьвер. — Пожалуй, уже не нужен.

— Они будут всячески отрицать свою причастность, — сказал Бейнс. — Стандартный прием. Многократно применявшийся. — Он положил оборудованный глушителем пистолет на письменный стол Тагоми. — Сделано в Японии.

Он не шутил. Это было правдой. Отличного качества японский спортивный пистолет. Тагоми внимательно осмотрел его.

— А они — не немцы, — продолжал Бейнс. Он взял бумажник одного из убитых. — Гражданин ТША. Проживает в Сан-Хосе. Ничто не указывает на его принадлежность к СД. Зовут его Джек Сандерс. — Он отшвырнул бумажник.

— Налет с целью ограбления, — произнес Тагоми. — Наших сейфов. Политические мотивы отсутствуют. — Он встал из-за стола. Ноги его дрожали.

В любом случае, попытка СД убийства или похищения потерпела полный провал. По крайней мере, первая из них. Но было ясно, что они знали, кто такой мистер Бейнс и, в чем тоже можно было не сомневаться, для чего он сюда явился.

— Прогноз, — сказал Тагоми, — весьма мрачен.

Интересно, задумался он, вот в этот самый момент мог бы оказаться чем-нибудь полезен Оракул? Вероятно, он смог бы защитить нас. Предостеречь, оградить своим советом.

Все еще испытывая слабость в ногах, он начал вытаскивать сорок девять стебельков тысячелистника. Положение, в котором мы оказались, решил он, запутанное и ненормальное. Человеческому уму не дано расшифровать его; здесь пригодна только пятитысячелетняя совокупная мудрость. Германское тоталитарное общество скорее напоминает какую-то извращенную форму жизни, чем естественное образование. Наихудшую во всех проявлениях причудливой смеси жестокости и бессмысленности.

Здесь, подумал он, местная служба СД действует в качестве инструмента политики в полном противоречии с головой в Берлине. Где в этом составном существе разум? Чем на самом деле является Германия? Чем была она когда-то? Это как разлагающаяся заживо кошмарная пародия решения проблем, с которыми приходится сталкиваться в процессе существования.

Оракул проникает в саму суть ее. Даже такая загадочная порода зверя, каким является нацистская Германия, доступна постижению «Книге перемен».

Бейнс, увидев, как отрешенно Тагоми возится с горстью травянистых стеблей, понял, насколько глубоко страдает этот человек. Для него, подумал Бейнс, весь этот инцидент, то, что ему пришлось убить и покалечить этих двух человек, не просто ужасно. Это непостижимо.

Что бы я мог сказать ему в утешение? Что он стрелял ради меня. Следовательно, на мне лежит моральная ответственность за эти две жизни. И я принимаю ее на себя. Так я на это смотрю.

Став рядом с Бейнсом, генерал Тедеки произнес тихо:

— Вы являетесь свидетелем человеческого отчаянья. Он, вы понимаете, несомненно воспитан в буддистском духе. Даже если не внешне, в формальных проявлениях, все равно ощущается глубокое влияние буддизма. Культуры, в которой нельзя отнимать жизнь ни у кого — все живущее священно.

Бейнс понимающе кивнул.

— Он обретет душевное равновесие, — продолжал генерал Тедеки. — Со временем. Сейчас пока что у него нет такой точки зрения, с помощью которой он мог бы оценить и постичь то, что он совершил. Эта книга поможет ему, ибо она подскажет ему на что опереться, чтобы вынести верное суждение.

— Понимаю, — произнес Бейнс. Такой внешней опорой, которая могла бы ему помочь, могла бы быть доктриной первородного греха. Интересно, слышал ли он вообще о ее существовании. Мы все обречены на то, чтобы совершать акты жестокости, насилия и зла; такая уж наша судьба, обусловленная нашей тяжелой наследственностью. Это наша карма.

Чтобы спасти одну жизнь, мистер Тагоми отнял Две. Логический, сбалансированный разум не в состоянии этого осмыслить. Человека по натуре доброго, такого, как мистер Тагоми, может довести до умопомешательства сопричастность к таким свершившимся фактам.